Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна

– Это было бы замечательно. Буду ужасно благодарна. На воротах ящик для молочника. Если несложно, складывай почту туда, ладно?

– Ладно.

Марджи оглянулась на пустую дорогу, и в ее слегка затемненных очках блеснуло солнце.

– Девочки по ночам сбегали из дома и гоняли по этой дороге на великах. Думали, я не знаю.

Внезапно Марджи осела на землю. Дороти толкнула калитку, кинулась к соседке, помогла ей встать. Придерживая под локоть, она отвела Марджи на лужайку перед домом и усадила в драное кресло, что стояло возле крыльца.

– Я… э-э… пока не привела в порядок садовую мебель.

Марджи грустно усмехнулась:

– Так ведь еще только июнь. Лето едва началось.

Она полезла в карман и достала пачку сигарет. Сидя по-турецки на бетонной ступеньке крыльца, Дороти смотрела, как по круглой щеке соседки ползет слеза, срывается и падает на опутанную сеточкой вен руку.

– Ты уж прости, – сказала Марджи, – очень долго я это в себе держала.

– А-а.

– Кейти, моя дочь, у нее рак.

Дороти понятия не имела, что полагается говорить в таких случаях. «Соболезную» – слишком заезжено и сухо, а больше вроде и сказать нечего?

– Спасибо, – нарушила тишину Марджи.

Дороти вдохнула ментоловый запах чужих сигарет.

– За что?

– Ты не сказала «Все будет в порядке». Или, что еще хуже, «Соболезную». Вот за это и спасибо.

– В жизни и дерьмище случается, – сказала Дороти.

– Это точно. Но прежде я не в курсе была.

– Как там Талли?

– Она сейчас у Кейти, – Марджи подняла голову, – думаю, она рада будет, если ты ее навестишь. Она недавно со своего ток-шоу ушла.

Дороти пыталась улыбнуться, но не получалось.

– Я еще не готова. Я столько раз ее обижала. Не хочу снова ей боль причинить.

– Да, – согласилась Марджи, – она всегда была более ранимой, чем с виду кажется.

Они еще немного посидели молча. Наконец Марджи поднялась:

– Ну ладно, мне пора.

Дороти кивнула, встала и проводила Марджи до дороги. Когда Марджи направилась к своему дому, Дороти окликнула:

– Марджи!

Та обернулась:

– Что?

– Она наверняка знает, как сильно ты ее любишь. Твоя Кейти. А это немало значит.

Марджи кивнула и вытерла слезы.

– Спасибо, Дымка.

– Меня теперь Дороти зовут.

Марджи устало улыбнулась.

– Прости, Дороти. Но вот что я тебе скажу: время летит, уж поверь мне. Сначала твоя девочка совершенно здорова – а потом вдруг тяжело больна. Не тяни, повидайся с дочерью.

Глава двадцатая

В октябре 2006-го распухшие тучи день за днем проливались дождем, превращая кропотливо обработанные грядки Дороти в черную слякоть. Но, несмотря ни на что, и в дождь и в вёдро она каждый день выходила в огород – теперь ее жизнью был этот клочок земли. Чтобы мокрая почва не простаивала, Дороти посеяла чеснок, озимую рожь и горошек. Она разбила грядки для культур, которые собиралась высадить весной, – обложила их по периметру камнями, удобрила компостом. Дороти трудилась в огороде, когда к дому напротив подкатил фургончик цветочной доставки.

Сидя на корточках, Дороти замерла и посмотрела на дом Маларки. Дождь расчерчивал вид отвесными линиями, капли, точно крупные бусины, падали с полей шляпы и мешали разглядеть черную ленту улицы Светлячков.

Дом соседей пустовал, это Дороти знала. Все свое время Маларки проводили либо в больнице, либо в доме Кейт. Дороти забирала их почту, складывала в стопки и прятала в серебристый ящик для молочника. Несколько раз почта из ящика исчезала – значит, Бад с Марджи время от времени возвращались, однако за минувший месяц Дороти ни разу не видела ни их самих, ни машины.

Она медленно поднялась и стянула грязные рукавицы. На ходу засовывая их за пояс, она прошла по огороду, пересекла двор и остановилась у забора, что тянулся вдоль улицы.

Стоя у почтового ящика, Дороти смотрела, как фургончик разворачивается у дома Маларки, едет по улице Светлячков и скрывается за углом.

Тогда она перешла улицу и, шлепая по лужам не по размеру большими резиновыми сапогами, приблизилась к воротам дома Маларки. Справа зеленело холмистое пастбище – оно начиналось возле самого дома и упиралось в изгородь, которая отделяла этот участок от других. Приближаясь по выложенной гравием дорожке к выкрашенному в белый домику, Дороти невольно подумала, что именно здесь ее дочь обрела что-то вроде семьи, а она сама ни разу не бывала внутри.

Широкое крыльцо было уставлено корзинами цветов. Их было много – на ступенях, на полу, а одна стояла даже на ящике для молока. У Дороти сжался желудок. Она вытащила из ближайшей корзины открытку. «Скорбим вместе с вами. Тоскуем по Кейт. Голдстейны».

Дороти и сама не понимала, отчего ощущает такую утрату. Как выглядит Кейт Райан, она не помнила, в памяти нашелся лишь невнятный образ русоволосой девочки с застенчивой улыбкой.

Наркотики и выпивка столько у нее отняли, и сейчас воспоминаний недоставало как никогда прежде.

Это разобьет Талли сердце. Возможно, она, Дороти, плохо знает свою дочь, но одно ей известно наверняка: Кейт – почва, которая удерживала Талли на ногах, поручень, спасавший ее от падения. В Кейт ее дочь обрела сестру, которой у нее никогда не было и о которой она так мечтала, семью, которой ей отчаянно не хватало.

Дороти уповала на то, что Маларки вернутся раньше и не увидят крыльцо, заваленное уже мертвыми цветами, – невозможно представить, как это зрелище их расстроит. Но чем же она сама может помочь?

Например, найти наконец свою дочь. Эта мысль наполнила ее внезапной надеждой. Возможно, в этот ужасный момент ей удастся доказать Талли, что она изменилась. Дороти заспешила к дому. Спустя полчаса она уже выяснила, что похороны состоятся через несколько дней, а церемония прощания пройдет в католической церкви на Бейнбридже. В таких крохотных городках, как Снохомиш, весть о смерти кого-то из местных распространяется стремительно.

Дороти и забыла, когда в последний раз готовилась хоть к какому-нибудь событию. Пятого октября, под непрекращающимся дождем, она съездила на велосипеде в парикмахерскую и постриглась. Судя по тому, как сокрушенно молоденькая парикмахерша зацокала языком, волосы у Дороти были в ужасном состоянии. Но она и не стремилась стать похожей на юную и прекрасную Джейн Фонду. Ее цель – не разочаровывать Талли, она хотела показать, что изменилась. По ее просьбе темнокожая девушка в мотоциклетных ботинках остригла ей волосы по плечи и уложила волнами уж как смогла. После чего Дороти прошлась по мелким магазинчикам на Фёрст-стрит, где ее появление снова вызвало сокрушенное цоканье, и приобрела пару простых черных брюк и черную же водолазку. Покупки сложили